Умерший в воскресенье на 85-м году Джозеф Винсент Патерно был, возможно, последней легендой американского спорта в его старорежимном понимании – а за последние три месяца стал, возможно, самой противоречивой фигурой в истории американского спорта вообще.

Он был человеком калибра Джо ДиМаджио или Джона Вудена – откуда-то из совсем давнего прошлого, героем Гея Телиза или спортивных очерков Джона Апдайка, – но существовавшим в современности. Осмыслить его жизнь, его наследие, его судьбу в рамках одного текста не представляется возможным – хотя бы потому что из тридцати с лишним книг, написанных о Джо Патерно в разное время, ни одна так и не сказала о нем всего, и, значит, пытаться сказать все сразу бессмысленно. Понятно, что он значил для Америки, не ясно, что он для нее значит сейчас, невозможно предположить, что он будет значить для нее в будущем. Это не некролог; это – попытка некролога.

Джо Патерно никогда не был известен за пределами США в силу своей профессии – он был тренером университетской команды по американскому футболу. То, что футболом он будет заниматься всю жизнь, Джо понял рано – в тринадцать, в 1939-м году, когда в его школьную команду пришел новый тренер, молодой, с итальянскими, как и у самого Патерно, корнями, и совершенно повернутый на спорте. Патерно следил за каждым шагом и словом своего нового наставника с присущей только католикам богобоязненной ревностью: двадцатишестилетний человек по имени Винс Ломбарди знал о футболе все, пытался играть в него так, как никто тогда не играл, и заражал своим энтузиазмом всех, кто находился в радиусе прикосновения. Ломбарди, помимо прочего, обладал еще одним свойством, не совместимым, кажется, со своей фанатичность – он куда большее внимание обращал на жизнь вне поля, чем на нем: на оценки своих подопечных в школе, на их семейную жизнь, на эмоциональные проблемы; это было то странное отличие, которое в глазах Патерно выделяло Ломбарди среди всех предыдущих его тренеров, усталых немолодых мужчин, у которых подчас было слишком много собственных проблем, не позволявших размениваться на чужие. Потом, в будущем, Винс Ломбардии станет главным архитектором «Грин-Бэй Пэкерс» шестидесятых, первой династии в НФЛ, его именем назовут трофей, вручаемый победителю Супер Боула, а его речи будут включены в школьные хрестоматии публицистики – но Джо Патерно навсегда запомнит его молодым, в начале пути.

Огромный тактический талант Патерно первым разглядел Рип Энгл, грубый человек со словно вырубленным из дерева неумелым дровосеком лицом, выросший в пенсильванской деревне и невесть как оказавшийся в сороковых тренером команды престижнейшего Брауновского университета, куда Джо, повинуясь желанию отца, пошел учиться на юриста.

В 1950-м Энгла позвали на главную тренерскую должность в родные края, в Пенн-Стейт – и ассистентом он взял именно Патерно. Пенн-Стейт в те годы был совершенно нефутбольным местом: в его главный кампус, расположившийся в пасторальном – с безмерными прудами, уходившими за горизонт полями и красиво желтевшими осенью деревьями, – городке Стейт-Колледж, приезжали главным образом учиться, а не заниматься спортом. Энгл и Патерно унаследовали команду, за предыдущие 64 года своего существования только два раза участвовавшую в боулах, важных постсезонных играх – и превратили ее в силу, с которой пришлось более-менее считаться. Хотя во время работы Энгла футбольные составы Пенн-Стейта так и не стали весомыми на национальном уровне, они регулярно давали бой многочисленным соседям с куда более древними и значительными футбольными традициями.

В 65-м Энгл решил, что с него хватит, отправился на пенсию – и почти сорокалетний Патерно обнаружил себя в кресле главного тренера Пенн-Стейта. После первого, относительно провального, сезона, в котором команда университета выиграла всего лишь пять игр из десяти, спортивный департамент Пенн-Стейта оказался засыпан письмами от влиятельных выпускников с требованиями немедленно уволить непонятного итальянца. Карьера Патерно могла закончиться, так и не начавшись, – но он не сдался. Всего лишь за несколько лет он превратил Пенн-Стейт в одну из лучших футбольных программ в стране, громившую любых оппонентов на любом стадионе. Стиль игры его команд резко контрастировал с его собственным видом: маленький, едва заметный среди нагромождения тел на бровке человек, Патерно давил размером, массой, душил их защитой и изнуряющим, ужасно медленным темпом игры. На его Пенн-Стейт всегда было немного трудно смотреть – но в этой неспешной оборонительной манере была своя поэзия, свой шарм только что проснувшегося гиганта, нащупывающего свою мощь и, постепенно, потихоньку обрушивающего ее на врага. За те сорок шесть сезонов, что Патерно был главным тренером Пенн-Стейта, его команды пять раз не проигрывали ни одной игры в сезоне – но стали национальными чемпионами всего два раза, во многом из-за того, что Патерно довольно долго приходилось доказывать право своей программы на существование. В шестидесятых-семидесятых и его, и Пенн-Стейт почти весь мир колледж-футбола – тренеры, аналитики, журналисты, кто угодно, – считали выскочками, пытавшимися внести смуту в вековые уже традиции спорта; к восьмидесятым стало понятно, что Пенн-Стейт сам по себе – уже традиция, и в 82-м Патерно наконец-то взял чемпионский титул, а спустя четыре года – еще один.

Патерно, впрочем, любили в Стейт-Колледже даже больше за его деятельность вне поля. Став главным тренером, он объявил о начале в Пенн-Стейте эры «великого эксперимента» – невиданной до него в колледж-футболе попытки совместить образовательные успехи с успехами спортивными. Вопреки тщательно создаваемому различными управляющими структурами образу путевки в жизнь для спортсменов-школьников, в университетском спорте очень часты проблемы именно с образовательной частью, как и со стороны самих студентов (многие из них – отличные спортсмены, но ужасные ученики), так и со стороны колледжей (в которых нередко практикуется занижение образовательных стандартов для студентов-спортсменов относительно остальных учащихся). Патерно рекрутировал тех школьников, которые не только хотели играть в футбол, но и хотели учиться; если в зоне интересов Пенн-Стейта появлялся молодой спортсмен, у которого с учебой не задалось, Патерно всячески старался помочь повысить его оценки, – он, например, часто составлял своим рекрутам, еще даже не уверенным в том, пойдут ли они учиться и играть в Пенн-Стейт, списки необходимых для изучения книг. В результате, выпускник футбольной программы Пенн-Стейта при Патерно был куда более всесторонне развит, чем большинство его ровесников в других университетах. В шестидесятые лидером обороны Пенн-Стейта был громадный парень по имени Майк Рид, впоследствии совмещавший игру в НФЛ с работой пианистом в лучших оркестрах США и заработавший «Грэмми»; раннингбэк Франко Харрис стал не только одним из символов «Питтсбург Стилерз» 70-х, пожалуй, лучшей династии в НФЛ, но и политиком; невероятное количество тех, кого Патерно в свое время рекрутировал и выпествовал, ушли на преподавательские должности в университетах, открыли свой бизнес или стали писать. В общем, Патерно давал каждому своему игроку понять, что карьера в футболе может не получиться, а хорошее образование поможет в любом случае.

Другая важная деталь – профессиональное долголетие Патерно. Само по себе являвшееся аномалией в американском спорте, оно по прошествии лет начало выглядеть еще более поразительно применительно к современному колледж-футболу. В американских университетах, где в середине прошлого века было принято держаться за свою работу до смерти, уже давно можно по пальцам пересчитать людей, которые остаются на одной тренерской должности по пятнадцать-двадцать лет – большинство специалистов запросто меняет один колледж на другой или легко размениваются на работу в НФЛ. Шестьдесят два года, проведенные Патерно в Стейт-Колледже, навечно связали его самого и Пенн-Стейт в коллективном американском сознании – как когда-то связали Вуди Хейса и Университет штата Огайо, Бэра Брайанта и Алабамский университет, Бобби Баудэна и Университет штата Флорида, Бо Шембеклера и Мичиганский университет, Тома Осборна и Университета Небраски, абсолютных легенд своего вида спорта и своих университетов. Патерно, возможно, не достигал уровней публичности некоторых из них, но именно для Пенн-Стейта и Стейт-Колледжа он был больше, чем просто футбольным тренером; возможно даже, что ни один человек из мира спорта никогда не значил больше для отдельного университета, чем Джо Патерно для главного учебного заведения Западной Пенсильвании. Он и его команды были ответственны за львиную долю доходов Пенн-Стейта, он выделял огромные – несоизмеримые со своей относительно скромной зарплатой, которая еще в 2004-м составляла 500 тысяч долларов, – деньги на строительство университетской библиотеки и ремонт старых зданий на кампусе, без него, в конце концов, практически не принималось ни одно решение ни в ректорате Пенн-Стейта, ни в мэрии Стейт-Колледжа. Его авторитет был огромен – но этот огромный авторитет Патерно нес со соразмерной скромностью и благородством. Он часто совершал удивительные по своей доброте поступки – например, в обход прессы регулярно посещал своих игроков, лежавших в больницах, – и всегда играл по правилам, не допустив за годы своего долгого правления в Пенн-Стейте ни одного скандала, связанного с подкупом рекрутов или с поведением своих игроков. Патерно, наконец, никогда не был больше своей собственной программы, как это подчас бывало с людьми его поколения. Вуди Хейс совмещал основную работу с производством документальных исторических передач, Бо Шембеклер однажды стал генеральном менеджером бейсбольного клуба «Детройт Тайгерс», а Патерно всегда, на первый взгляд, был где-то в тени, слишком глубоко в делах Пенн-Стейта, чтобы заботиться еще и о себе. В своих интервью он говорил от первого лица только тогда, когда его спрашивали о чем-то личном – а в ответ на все вопросы о делах университета всегда старался обозначить роль, которую в них играли совсем другие, подчас абсолютно незаметные общему взгляду, люди.

Эти незаметные люди – ассистенты главного тренера, врачи команды, ее остальной персонал, – часто не менялись годами. В колледж-футболе, как и в любом другом бизнесе, младшие сотрудники часто уходят в другие команды на более высокие должности, но в Пенн-Стейте такое случалось чрезвычайно редко. Патерно удивительным образом окружал себя людьми, верными ему, университету, команде, и готовыми работать на своем месте десятки лет. Одним из таких был Джерри Сандаски. Патерно нашел его, тогда еще неуклюжего большого школьника-футболиста, в начале шестидесятых в городке Вашингтон недалеко от Питтсбурга, в семидесятые сделал его тренером лайнбекеров, в восьмидесятые – координатором обороны. Именно Сандаски был больше всех в ответе за чемпионские оборонительные составы Пенн-Стейта, именно при его непосредственном участии Пенн-Стейт приобрел славу «Linebacker U» – университета, в больших количествах поставляющего умных, сильных, быстрых лайнбекеров в НФЛ. В девяностые почти весь Стейт-Колледж знал, что, если когда-нибудь Патерно решит уйти, то на посту главного тренера его заменит именно Сандаски – но последний довольно внезапно решил уйти первым, в конце девяностых, именно тогда, когда ему начали сыпаться предложения возглавить футбольные программы по всей стране.

Пятого ноября 2011-го, всего лишь через несколько дней после того, как Джо Патерно одержал свою 409-ую – рекордную в истории большого университетского футбола – победу в качестве главного тренера, Джерри Сандаски арестовали. Он обвинялся, и обвиняется до сих пор, в изнасиловании 40 детей в период с конца восьмидесятых до конца нулевых.

Среди попавших в прессу бумаг пенсильванской полиции говорилось о том, что Майк Макквери, бывший квотербек Пенн-Стейта середины девяностых и ассистент Патерно, стал в 2002-м году свидетелем того, как Сандаски насилует в душе ребенка – и рассказал об этом Патерно. Тот передал информацию президенту и полиции университета и счел свою роль в данной ситуации завершенной. В каком-то – чисто юридическом, – смысле он, конечно, поступил верно, но нужно понимать, что репутация Патерно всегда превышала репутации простого футбольного тренера. То, что Патерно, человек, всегда считавшийся идеальным с моральной точки зрения, человек, на которого равнялись и дети, и седые старики, и который пользовался чрезвычайным авторитетом и в своем университете, и в своем городе, не сделал ничего больше – не передал Сандаски в полицию, не обратился к прессе, да мало ли что еще, – повергло в шок миллионы людей, считавших его образцом добродетели. История, которая сама по себе была безумной, ужасной, неподдающейся логикой осмыслению, стала вдруг еще и откровенным ударом под дых. Восьмидесятичетырехлетний Патерно пытался как-то оправдываться, написал открытое письмо, в котором соглашался, что ему нужно было сделать куда больше, чем он сделал, даже объявил о том, что после окончания сезона уйдет в отставку, но все было тщетно. Попечительскому совету Пенн-Стейта не оставалось другого выбора – главный символ университета, главный человек в его новейшей истории был уволен.

В истории с Сандаски очень много непонятного. Сам он свою вину отрицает полностью, о том, что он любит общаться с детьми, было известно еще с его студенческих времен, у него, в конце концов, шесть уже взрослых приемных детей, никогда не замечавших за своим отчимом чего-то странного, а свидетелей случаев изнасилования, кроме Макквери, в деле нет, да и тот постоянно меняет свои показания. Но, с другой стороны, можно предположить, что полиция Пенсильвании вряд ли бы арестовала Сандаски, если за десять лет разработки дела у них не было доказательств его вины. В том, что он отправится в тюрьму, не сомневается, кажется, никто. Даже если Сандаски будет оправдан, он, подобно О Джею Симпсону, все равно будет считаться в общественном сознании преступником – это легко читается и по аналитическим колонкам, заполонившим интернет (большинство из их авторов сходятся на том, что Сандаски – де-факто преступник), и по тому, как ведет себя сам Пенн-Стейт (перед первой игрой после увольнения Патерно – против Небраски – игроки обеих команд вместе со всем стотысячным стадионом устроили публичный молебен «за здоровье жертв сексуального насилия»), и тому, что почти каждый, кто вообще высказывается по делу Сандаски, требует его немедленного линчевания. В любом случае, для того, чтобы высказаться по скандалу в Пенн-Стейте основательно, требуется дождаться вердикта суда, – но про это, кажется, забыли все.

Джо Патерно, конечно же, не узнает, кем в конце концов окажется Сандаски – насильником или, как сам Сандаски настаивает, жертвой шантажа. В декабре у бывшего главного тренера футбольной команды Пенн-Стейта обнаружили рак легких – и он, старый, явно уничтоженный всем случившимся в последнее время человек, сгорел ужасно быстро. Упоминавшийся выше великий тренер Алабамского университета Бэр Брайнт, один из самых лучших друзей Патерно, в свое время умер от сердечного приступа через две недели после того, как ушел на пенсию – и Джо, как говорили, страшно боялся повторить его судьбу. Боялся, как оказалось, небеспочвенно; но если Брайанта хоронили как подлинного героя юга времен Реставрации, то консенсуса насчет того, как реагировать на смерть Патерно, нет. Для одних он уходит как человек, покрывавший педофила, долгие, и тем самым перечеркнувшим свое идеальное резюме, у других он останется в памяти как виднейший учитель колледж-футбола, всегда ставивший общечеловеческое над спортивным, и допустившим в конце жизни одну ужасную ошибку.

В любом случае, другого Патерно не будет уже никогда. Он просидел в одном университете более полвека – у всех лучших тренеров настоящего в трудовой книжке уже имеются шесть-семь отметок; он ничего никогда не нарушал – а сейчас в США, кажется, нет программы, которая не замаралась подкупом рекрутов; он вел себя предельно скромно – а Ник Сейбан, чья команда Алабамского университета пару недель назад взяла чемпионский титул, регулярно появляется в рекламе. На его похоронах, в конце концов, плакали старики, которых Джо Патерно помнил еще детьми, с которыми он потом выпивал на свадьбах и на крестинах внуков которых потом присутствовал, – и нужно чудо, чтобы в университетском футболе, где, перейдя на другую работу, многие тренеры даже не встречаются со своими игроками, а заставляют своего секретаря отправить им смс, такое снова стало возможным. Возможно, Патерно не был идеальным человеком – но он изменил жизнь слишком многих, чтобы в памяти остались исключительно его спортивные достижения. Без него начинает новую жизнь не только Пенн-Стейт, без него окончательно вступает в новую эру колледж-футбол.